История Демьянского яма в XVII в.

В начале 1635 г. вышел царский указ. В соответствии с ним «на сибирской дороге меж Тоболска и Сургута» предполагалось устроить два яма — один в Демьянской волости Тобольского уезда, а другой «в Сургуцком уезде под Самаровыми горами». В XVII в. сибирских администраторов от их коллег по европейской части страны отличала большая широта полномочий, в том числе и в области ямского дела. Поэтому именно тобольским властям вменялось в обязанность «высмотреть гораздо и сметить накрепко» (в том числе посредством опроса «тутошних ясачных людей»), пригодны ли выбранные места для поселения, имеются ли вблизи них земли под пашни и сенные покосы и будут ли ямы между собою «ровны», чтобы «ни в которую сторону лишние гонбы не было». Все вопросы по обустройству прибранных ямщиков также возлагались на плечи разрядных. Что касается аборигенов, то предписывалось впредь их от гоньбы освободить. Впрочем, и в дальнейшем, на протяжении всего XVII в., в случае необходимости коренное население края всё же продолжало привлекаться к отправлению подводной повинности.
В отличие от вопросов обустройства, решение задачи по набору ямщиков центральные власти взяли целиком на себя. В 1635 г. в Поморье из приказа Казанского дворца были отправлены дети боярские Ф.А. Скрябин и И.И. Погожий. Каждому из них поручалось «прибирати из волных изо всяких охочих людей в Сибирь... в ямские охотники пятдесят человек з женами и з детми, семьянистых людей, от отцов детей и от братьи братью, и от дядь племянников, и захребетников». При этом добровольцам «для сибирского подъему» предоставлялась 5-рублевая «подмога» на человека с «крепкою порукою» (из доходов тех городов, в которых осуществлялся набор), бесплатные подводы до места назначения и по 3 лошади с необходимой «гонебной рухлядью». Не совсем понятно, учитывалось ли во время набора «охочих людей», «которых городов» из них «на которой ям устроить». В последующем самаровцы, добиваясь облегчения своего положения, указывали на факт их поселения не на том месте. Так, в 1647- 48 годах ямщики И. Прялицын «с товарыщи» заявили о том, что И.И. Погожий и Ф.А. Скрябин верстали добровольцев в ямскую службу «не выбором, кому на котором яму быть. А потому они, демьянские охотники, на Демьянской ям устроены, что привезены в Тоболеск преже их». Более того, в поданной 30 сентября 1649 года разрядным властям челобитной самаровцы уже прямо утверждали, будто Погожий «прибирал их на Руси, на Демьянской ям».
Первым с ответственным заданием справился Ф.А. Скрябин. Он довольно быстро сумел «прибрать» в Вологде, Тотьме и Великом Устюге необходимых добровольцев (14, 13 и 23 человека соответственно), и уже 17 марта 1635 года «пошел с ними в Сибирь». Впрочем, в пути будущие насельники Демьянского яма столкнулись с серьезными трудностями. Так, в Кайгородке из 101-й необходимой подводы под ними сменили только 13. Исследователями уже было отмечено, что в XVII веке конфликты между населением Перми Великой и близлежащих территорий по поводу отправления «мирских отпусков» носили хронический характер.
Всё это объясняет, почему Ф.А. Скрябин предпочел побыстрее убраться из неспокойного города.
По пути от Кайгородка до Соликамска ямщики подверглись новым испытаниям. Остро нуждаясь в средствах передвижения, они были вынуждены «ямские усталые подводы» закладывать крестьянам и даже брать у них «сильно» свежих лошадей. По прибытии в Соликамск ситуация не претерпела изменений в лучшую сторону. К сожалению, остаются не до конца понятными подробности происходивших там событий. Так, по результатам сыска К.О. Супонева и подьячего А. Ильина (начало 1636 г.), в Соликамске Ф.А. Скрябин сумел получить всего лишь 25 подвод, которые «за чердынскую долю» предоставил находившийся здесь целовальник А. Ременников. Между тем из отписки воеводы 3.Г. Шишкина (от 10 июня 1635 года) следовало, будто все отпущенные под ямщиками лошади были кайгородскими и сольвычегодскими, тогда как чердынцы не дали ничего. Что касается усольцев, то «за свою долю» они сумели выделить подводы (да и то не целиком) лишь стрельцам, ехавшим в Сибирь одновременно с «новоприборными» «охотниками». Вся их помощь демьянцам ограничилась выплатой 39 рублей «на корм» для «проводных» лошадей.
Только 10 апреля ямщики покинули Соликамск. По дороге к Верхотурью, по-видимому, вследствие начавшейся весенней распутицы они свои запасы и «борошен весь подмочили». При этом многие лошади «на речке, на Чикмане, и на Ляле перетонули, а иные подводы на Косвенском на камене... в снегу померли». Столь отчаянное положение повлекло за собой массовые злоупотребления: в частности, у попадавшихся им навстречу усольских посадских людей и крестьян Ф.А. Скрябин «отнимал лошеди силно», причем в последующем некоторые их них с Верхотурья так и не вернулись. Более того, бесчинства демьянцев доходили до откровенного грабежа, в результате которого проезжающие лишились вещей и денег на сумму, в общей сложности превышавшую 11 рублей.
Невзирая на все трудности, путники сравнительно быстро достигли основной перевалочной базы на пути из Европейской России в Сибирь и уже 22 апреля оказались в Верхотурье. Однако здесь они были вынуждены задержаться, что побудило Ф.А. Скрябина отправить в Москву отписку. В ней «приборщик» обвинял местные власти в нежелании предоставить ямщикам необходимые подводы. Впрочем, позже, во время следствия К.О. Супонева и А. Ильина, выяснилось, что основной причиной простоя были вовсе не козни воеводы И.Ф. Еропкина, а невозможность приобрести необходимый в дорогу провиант, поскольку Верхотурье — «место пустое, харчю и иных запасов купити и не добыти». Лишь не раньше чем через неделю демьянцы покинули город. При этом если под Скрябина было выделено «особное» судно, то «новоприборные» ямщики разместились на государевых «хлебных запасных» судах.
Наконец, 24 мая 1635 года Ф.А. Скрябин добрался до Тобольска. Передав разрядным властям «новоприборных ямских охотников, пятьдесят человек сполна», «приборщик» 13 июня был отпущен в Москву. Что касается ямщиков, то все они, по-видимому, сразу же были отправлены в Демьянскую волость «для розсмотру мест под слободу и под пашни и под сенные покосы» в сопровождении «добрых» детей боярских. Интересно, что на месте «стройщик» должен был разобраться в том, пригодны ли «высмотренные» еще предшествующим тобольским воеводой кн. А.А. Голицыным места «к ямскому строенью». В случае положительного решения ямщикам следовало «дворами своими строитца тотчас».
Первые годы существования русского населенного пункта в низовьях Иртыша стали для его населения временем серьезных испытаний. Демьянский ям был устроен на 50 паев, что являлось общей для Сибири нормой. При этом по своему социальному положению ямские охотники ближе всего находились к приборным служилым людям. 3а отправление гоньбы они получали государево денежное и хлебное жалованье в размере 20 рублей, 20 четей ржи и 20 четей овса на каждую выть.
Впрочем, в целях экономии уже в указе об учреждении яма подчеркивалась необходимость того, чтобы выплата натурального обеспечения носила временный характер, «покаместа они [ямщики] свой яровой и ржаной хлеб сожнут». В то же время в Москве не могли не понимать всю степень разнообразия природно-климатических условий края. Поэтому в том же указе не исключалась возможность выплаты ямщикам хлебного жалованья «ежегод без переводу сполна» в случае, если пашни будет «устроить зачем немошно». Тем не менее, как показали события последующих лет, данная установка во многом носила чисто декларативный характер.
Уже вскоре после основания Демьянского яма стала очевидной невозможность сокращения казенных расходов на его содержание. По каким-то причинам ямщики так и не смогли получить всех необходимых для пашен и сенных покосов земель. Не улучшилась ситуация и со сбором ясака в границах Тобольского, Березовского и Сургутского уездов, на что так рассчитывало правительство при учреждении профессиональной гоньбы. Отмеченные обстоятельства побудили Москву в конце 1639 года принять решение о ликвидации Демьянского и Самаровского ямов. Их население следовало переписать и перевести в Томский уезд в пашенные крестьяне, а гоньбу вновь целиком возложить на аборигенов, сократив при этом в два раза размеры уплачиваемого ими ясака.
Отношение демьянцев и самаровцев к угрозе ликвидации ямов было противоречивым. Так, прибывшие в начале 1640 года в Москву «по их же челобитью о церковном строенье» ямщики С.Т. Ерш «с товарыщи» просили «пожаловать для томского подъему и новые дворовые селитьбы велети им в Томском дать льготы». В ответ тобольским властям царской грамотой (от 18 мая 1640 г.) вменялось в обязанность объявить насельникам обоих ямов о том, что после перевода в пашенные крестьяне все они на год будут освобождены от несения тягла. Нельзя исключать того, что челобитчики могли отправиться в Москву еще до получения известия о намерении центральных властей ликвидировать русские населенные пункты в низовьях Иртыша и уже в столице попытались облегчить свою, как казалось, неминуемую участь. Впрочем, инициатива ямских представителей не нашла поддержки у «миров». Не случайно в 1640-41 годы демьянцы и самаровцы подали очередную челобитную, в которой отмечали, что уже прочно осели на новых местах и в случае переезда ямщикам некому будет продать дворы и остальное имущество, отчего «им-де в том заводе до конца разоритца и в Томской город совсем им поднятца будет нелзя». Поэтому «охотники» соглашались «ямскую гонбу гонять» за одно денежное жалованье, а вместо хлебного обрабатывать пашни, «где они сами приищут». Коллективную челобитную «за своими знамены» составили также аборигены 25 волостей Тобольского, Сургутского и Березовского уездов. Инородцы просили сохранить профессиональную ямскую гоньбу в крае. Взамен они обещали «ясак и поминки платить полной оклад по-прежнему», а также предоставить ямским охотникам под пашню территории из их «ясачных пашенных земель и из угодей, а те земли укажут они, ясачные люди».
Не вполне доверяя челобитчикам, Москва обратилась за помощью к хорошо знакомой с местными условиями разрядной администрации. Тобольским властям царской грамотой (1640-41 г.) вменялось в обязанность «о демьянском и о самаровском ямском строенье розсмотреть» и отписать, «будет ли вперед прочно и стоятелно» сохранить оба яма на условиях службы ямщиков «с пашни ис тутошних ясачных земель и из угодей», и можно ли при этом ожидать от аборигенов уплаты ясака и поминков в полном объеме.

Воеводы кн. П.И. Пронский «с товарыщи», которые прекрасно понимали, что ликвидация ямов не только ударит по эффективности сообщения Тобольска с севером и востоком Сибири, но также приведет к ухудшению положения инородцев, с ревностью приступили к выполнению правительственного предписания. К тому же в условиях и без того крайне слабой заселенности края им попросту было невыгодно терять столь многочисленную группу насельников. В ходе личных встреч с аборигенной верхушкой, а также с «лутчими» представителями ямщиков озвученные ими в своих челобитных обязательства были подтверждены. Одновременно аборигены выразили готовность полностью обеспечить (хотя и в «розных местах») демьянцев и самаровцев всеми необходимыми пашнями и сенными покосами, согласившись передать им любую территорию, «опричь своих роспашных мяхких земель». После того как в 1642 году тобольская администрация сообщила о результатах проведенного расследования в Москву, правительство приняло решение о сохранении ямов.
На первый взгляд может показаться, что местные власти быстро справились с проблемой поиска необходимых для ямщиков земель. Во всяком случае, демьянцев уже в 1642 году полностью лишили натурального обеспечения. Тобольские воеводы кн. П.И. Пронский «с товарыщи» сообщали в Москву, что к этому времени им в Демьянской, Уватской и Назымской волостях из «пустых порозжих земель» были отведены 366 десятин «без чети» пашни и на 3 950 копен сенные покосы.
Таким образом, история возникновения и первых лет существования русского населенного пункта на устье р. Демьянки наполнена особым драматизмом. На протяжении нескольких лет в Москве решали вопрос о его дальнейшей судьбе. При этом именно позиция более искушенных в оценке местных реалий воеводских властей побудила руководство Сибирского приказа принять решение о сохранении яма.
О.В. Семёнов