Демьянское. Взгляд путешественника

… Начало светать, когда наш пароход подошел к Демьянской пристани. Село Демьянское с воды почти не видать. Оно заслоняется гребнем крутого берега.

Видны две-три крыши и колокольня каменной церкви. Пристань не имеет никакого устройства. Пароходы пристают к отлогости, выдающейся от горы в виде террасы позднейшего образования. Здесь гора, на которой стоит село Демьянское, делает крутой поворот от Иртыша, оставляя низменность, возвышенную над водой от 3 до 5 метров. Площадка пред пристанью завалена сосновыми дровами пяти четвертей длины. Такие дрова идут на пароходы и продаются от 1 руб. 50 коп. до 2 р. за квадратную сажень.

Несмотря на раннюю пору, когда подходил к пристани наш пароход, с горы появились демьянские крестьяне, кто для носки дров, кто для продажи продуктов, а кто просто поглазеть. Из толпы крестьян выделилось несколько черкесов в своих оригинальных кафтанах, обшитых позументом. После я узнал, что эти черкесы сосланы сюда за какие то грехи в своем отечестве. Их живет в селе Демьянском человек двенадцать. Все молодые люди. По отзывам жителей, они очень скромны, хотя ничем не занимаются, имея возможность существовать на деньги, выдаваемые правительством. Водку из них пьет только один, но того товарищи не признают за черкеса, а говорят, что он татарин.

Я остался в селе Демьянском. Нужно было позаботиться о квартире.

Первый крестьянин, к которому я обратился с вопросом «о горенке и самоварчике»: отвечалъ: всё это было, да сгорело.

- Как сгорело?

- Посетил Бог пожаром на этой неделе. Вся середка, что ни на есть хорошие дома выгорели. — Вот у дяди Василия дом уцелел...

Дядя Василий был тут же. Он не отказал. Я посмотрел на крутую гору, вход на которую, к деревне, вился узкой тропинкой.

- А как же, дядя, чемодан-то втащим?

- Сбегаю за телегой. Тут у нас дорога есть по оврагу.

Вскоре дядя Василий явился с довольно странным экипажѳм. Это было нечто вроде большой тачки, на двух колесах, но без боковых стенок, так что всё положенное на телегу необходимо привязывать веревкой. Такая телега называется «одер». Обыкновенных телег здесь вовсе нет.

Сложили вещи и отправились в село.

Взобравшись на гору по узкой, крутой и глинистой дороге, я увидел село Демьянское. Сначала потянулись какие-то изгороди.

- Огороды? — спрашиваю.

- Пашни.

- Да что так близко к селу?

- У нас место поднародное: земли мало, ну и теснимся.

За огородами открылась обширная площадь недавнего пожарища. Средина села, где были, по словам крестьян, «что ни на есть хорошие дома» выгорела. Везде торчали печные трубы, да валялись обгорелые бревна. Впрочем уцелела, по количеству домов, половина села и церковь. Оставшиеся дома не велики и преимущественно пятистенные, т. е. состоящие из избы и горницы, разделенных сенями. Постройки не новые, тесные; улицы неправильные, а в иных местах их вовсе нет: каждый двор сам по себе.

На пожарище горевали погорельцы. Голосили бабы и ребята, роясь в углях своих пепелищ.

Каждая найденная железка, обгорелый ухват наводили их на воспоминание о бывшем житье-бытье, и вызывали поток причитаний, хватающих за душу.

Только мужики, собравшиеся в кучку, не плакали и не стонали. Они рассуждали.

- Заседатель до землемера строиться не велел, — пояснил мой провожатый.

- Теперь по планту будет стоять деревня, с прямыми улицами.

- И где тут кабак будет? — слышится из толпы.

- Да по планту-то там, на углу...

- Разве и кабак сгорел? спрашиваю я.

- Сгорел, будь он не ладен! Да что ему! — целовальник бочку перекатил в другой дом и вывеску повесил... Вино там...

Действительно, неподалеку от пожарища, над одной избой торчала зеленая елка демьянского феникса.

Из-под елки на встречу нам шел пьяный мужик, по обличью не русский, не высокого роста, черноволосый, безбородый, с узкими загноившимися глазами. Он пошатывался и ругался.

- Вишь, остяцкая морда, как дорвался до кабака, так и нализался, — ругнул его Василий.

Это был первый остяк, которого я видел на Иртыше.

- Здешний, демьянский?

- Нет, из-за Иртыша. Деревня есть ихняя, да он один во всей деревне и остался. — Где же другие?

- Мрут.

Миновав чуть не всё село, мы добрались до двора дяди Василия. Его дом был, как и у других — пятистенный. В избе помещалась его семья, а мне предложили занять горницу, где уже был какой-то проезжий. Он оказался обским рыболовом, приехавшим в село Демьянское нанимать рабочих.

За самоваром мы разговорились.

- Кто к вам нанимается на промыслы? — спросил я.

- Больше ссыльные. Остяки также нанимаются.

- Хороший народ — ссыльные?

- Какой хороший! С ними просто мука: пьянствуют, убегают. Если бы не начальство, то и способу не было бы.

- А сколько вы платите рабочим?

- Всяко, и 16 и 20 рублей, и дороже. Это за весь лов. Нанимаем в мае, а уходят с работы числа десятого октября... Да вот, посмотрите: один сюда идет; хоть этот не ссыльный, да тоже...

Рыболов махнул рукой. В комнату вошел молодой, но туповатый и заморенный парень, в изорванном зипунишке и босый.

Молча, поклонился и сел.

- Зачем пришел? Я сейчас вас отправлять буду, сказал рыболов.

- Н-но... протянул парень.

- Не нокай, а иди. Не до вечера с вами прохлаждаться.

- Ишшо лопотину надо выкупить.

- Ну и выкупай.

- Денег, вишь, надо.

- Я и то тебе три целковых передавал.

- Н-но...

Рабочий сидит.

- Иди, говорят тебе! — гонит рыболов.

- Хошь тридцать копеек...

- Пошто! Лопотина у целовальника.

- На полштофа?

- Эх! вы! — народ! и рыболов полез в мошну.

Проводивши парня, рыболов ушел снаряжать рабочих. Вскоре еще явился рабочий без шапки, в рубахе, портах и стоптанных опорках на ногах.

Он был изрядно выпивши.

- Позвольте узнать вашу милость, — обратился он ко мне, — как вас называть-величать: купец вы, или барин?

- Не купец и не барин. А ты кто?

- А мы наняты рыболовить.

- Здешний?

- Никак нет... по несчастью. Сами когда-то осетров ловили. У нас и песня такая есть. Если угодно споем…. Дайте, ваша милость, рюмочку водочки. Хоша я выпил, да мало. За тем и к хозяину пришел.

- Кажись, довольно.

Но рабочий пристал. Я дал ему водки, за что он сейчас же отблагодарил меня, предложив яйцо, которое достал из-за рубахи.

- Ваше почтенье, сделай милость, уважь: съешь на здоровье.

Возвратился рыболов.

- Ты зачем здесь? — накинулся он на рабочего.

- Пошел на берег! Сейчас отправлять буду.

- Я к вам. У меня дело естъ! — подбоченившись заявил тот.

- Знаю какое дело. Марш!

- Нет, не марш, а мне тридцать копеек, пожалуйте.

- Видно не напился. Проваливай!

- А ежели проваливай, так и провалю. Меня только ты и видел!

- Это дудки! Порку хочешь? Сейчас в волость сведу.

Рабочий, направившийся к дверям, опнулся и переменил тон.

- Ну, сделай милость, дай хоть на шкалик.

Рыболов смилостивился.

Пришел мужик, трезвый. Остановился у дверей и начал вздыхать.

- Садись.

- Не до сиденья. К тебе Егор Иваныч с докукой.

- Что, опять?

- Мне, вишь-ты, денег-бы...

- Много их у меня…

- Будь милостивец! Зароблю.

- Какой ты работник!

- Не я, ребята заробят... у меня, слава Богу...

- Не дам. За тобой и так есть.

- Будь друг, дай!.. На лето со всей семьей приду к тебе робить...

Долго упрашивал мужик и долго ломался рыбопромышленник.

Пришли сказать, что лодка для рабочих готова.

- Худа шибко, стара лодка, да и погода поднимается. Кабы чего не случилось.

- Ничего. 17 человек сдержит.

- Никиту не можем вызвать из кабака. Буянит.

- Связать его... эка фря!

Навалили гурьбой рабочие. Ругаются, не хотят плыть в худой лодке. Пришлось хозяину еще раскошеливаться. Повел их снова в кабак, а оттуда на реку.

Под вечер рабочие уплыли. Уехал и промышленник в соседнее село набирать другую партию рабочих.