Это судьба, а с нею не спорят

- Мне было четыре года, пять исполнилось уже в Уватском районе. Но тот самый день сбора врезался в детскую память, — начала рассказ Мария Филипповна. — Отец пришел домой с работы раньше обычного и сказал, что нам необходимо собраться в дорогу до четырех часов дня, потому что всех будут вывозить из нашего села. Мама начала плакать. Отец ее уговаривал, что не мы одни поедем, поедут все. Конечно, я не понимала происходящее и решила сходить к родственникам рассказать, что у нас происходит. Мамина сестра жила неподалеку. Я вышла на улицу, а на улице темно. Огромная черная туча заволокла всё небо. Я прибавила ходу и добежала до тётиного дома. А там плач еще сильнее. У тёти было четверо детей, все старше меня и они уже понимали ужас происходящего. Мне стало страшно. Вернулась домой, а там уже мама с соседкой готовились к отъезду, пекли лепешки.

Отец сидел на лавке, закинув ногу на ногу. «Иди Мария ко мне, я тебя покачаю на ноге. Может быть, на этом мое воспитание и закончится», — сказал отец. — Но ты знай и всегда помни, что хороших людей больше, чем плохих. Когда будешь разговаривать с людьми, всегда смотри прямо в глаза человеку, и ты всё сразу поймешь. Никогда не спорь и не разбирайся, кто прав, кто виноват. Говорят, что идет страшная война. Как будет дальше — предугадать невозможно. Вы собирайтесь, а мне еще надо топорище наладить, сказали обязательно взять с собой топоры и пилы». Я увязалась за ним, уж очень мне хотелось расспросить его, что же такое война.

«Война — это когда мужчины дерутся, дерутся между собой. Проходят дни и ночи, а они успокоиться не могут. Женщины не должны этого видеть, а дети тем более», — попытался объяснить отец. Выслушав его, подумала, что война не так уж и страшно, ведь соседские старшие мальчишки дерутся и ничего.

Затем были дни, а может недели переезда. Неизвестность угнетала людей.

Когда пересадили с поезда на пароход, людей охватил страх, что всех вывезут на середину реки и затопят. Держались семьями, боясь отойти ни на минуту. Обрадовались, когда пароход пристал к берегу и всем приказали выходить. Это была деревня Ищик Уватского района.

Приехавших распределили по квартирам. Семью Адольф и еще три другие поселили в дом на две половины. В одной жила хозяйка Мария Константиновна, а в другой — они.

- Мария Филипповна, рассказывают, что не просто было немцам среди русских. Пришлось пережить немало унижений и оскорблений.

- Не знаю, как было у других. Может быть, нам повезло. Но я не помню, чтобы к нам местное население плохо относилось. С хозяйкой дома Марией Константиновной наши бабы подружились с первого дня. Единственной проблемой было незнание языка. Но папа русский знал хорошо, поэтому был переводчиком, а мы, дети, быстро стали говорить на русском. К тому же отец был мастеровой и хозяйственный, так его назначили бригадиром в колхозной бригаде. Мама тоже ничего плохого о взаимоотношениях местных и депортированных не рассказывала. Зато часто рассказывала такую историю, что в первые дни приезда всех женщин отправили на работу в поле. Настало время обеда. Местные сели под куст и разложили снедь. У наших ничего нет. Немки встали и ушли под другой куст, чтобы не смотреть, как едят другие. На следующий день снова обед. Немки уже сразу же сели под другой куст. А местные, разложив припасы, пригласили наших баб к общей трапезе. Оказывается, они еще с вечера договорились, что назавтра принесут по одной лишней картошке и куску хлеба для переселенок. Действительно, первую зиму не жили, а выживали. Осенью разрешили перекопать колхозные картофельные поля, чтобы запастись хотя бы какой-то едой. Выменяли на еду всё, что привезли с собой из более-менее добротной одежды. На следующий год посадили картошку, мелочью засадили огороды, стало жить легче. Моему младшему брату Артуру хоть не было еще и года, когда нас депортировали, но и он выжил на чужбине. Местные по литре молока, но иногда приносили.

Всем было трудно. Деревенские мужчины уже были на фронте, а осенью в трудармию забрали и всех переселенцев. Женщины и подростки остались одни «тянуть» колхозную работу.

Фриде Генриховне Слинкиной (Шрайнер) было три года, когда их с мамой Марией Християновной депортировали в Сибирь.

- Вся моя жизнь связана с Уватским районом. О своем родном селе Франк тогда Сталинградской области не помню ничего. Наверное, поэтому никогда не было желания вернуться туда, или хотя бы съездить и посмотреть свою малую родину.

Отца Генриха Яковлевича арестовали еще в 1938-м, когда Фриде исполнилось десять дней. Всю жизнь Мария Християновна и Фрида ждали его возвращения. После ареста прошел слух, что отца посадили на десять лет. Только прошло десять лет, потом пятнадцать, двадцать, а его всё нет. Лишь в 80-е годы женщинам удалось найти документы, что он умер в 1942 году в лагере.

- Сразу же по прибытии в Уватский район маму отправили работать на лесозаготовки. А я осталась в селе, — продолжила Фрида Генриховна. — То в одном доме приютят, то в другом. Часто вспоминаю одинокую старушку Варвару Титовну. Хорошо она ко мне относилась. Жалела. Школьницей часто оставалась жить в семье Горбуновых. С их дочерью Галиной мы сдружились с первого класса и дружим до сих пор. Когда маме удавалось приехать повидаться со мной, то тоже жили у кого-нибудь на квартире. Ищик, Юровское, Уват, Быковка — здесь я находила приют у добрых и отзывчивых людей. В пятнадцать лет я пошла работать в колхоз. Только в 1955 году у нас с мамой появился свой угол.