И пришел май 45-го

«Война началась, мне даже полных двенадцати не было. Но хорошо помню, как ее объявили. Тогда ведь ни радио, ни телевизоров. Были нарочные. Прискакал такой на лошади, как будто ворон с черной вестью пролетел: «Война!» Собрали народ на митинг. И тут сразу повестки — одна за одной. А брат у меня Александр, он с 17-го года, аккурат в 1940 году действительную отслужил, а двое младше его, Пётр и Василий, еще служили где-то на Дальнем Востоке. Так вот ему 12 июля повестку вручили, в тот же день мы его на фронт проводили. Погиб братик в 1943 году. Про Петю думали, что он на Востоке, и вдруг от него письмо: «Ранен, лежу в лазарете...». А в 42-м году младший Вася письмо прислал: «Не пишите мне по старому адресу. Нас из Биробиджана отправляют на фронт». Это была последняя от него весточка.

Мама и в военкомат ходила, узнавала. но потом пришла похоронка. Младший и старший погибли, а средний брат вернулся с войны весь израненный.

После меня в семье еще братья и сестры народились, последняя в 1942 году, когда отца забирали в трудармию. Всего 9 детей. В 1943 году мобилизовали сестру Любу на военный завод в Новосибирск и осталась я в доме за старшую. После войны маму наградили орденом «Материнская слава». Из нас в живых сегодня только я да сестра Наталья, ей 82 года.

В колхозе в войну тяжело было, есть нечего, а работали много. Увезут нас на работу в дальние поля в понедельник и до субботы, до бани. Баланды какой-нибудь наварят, по 300 грамм хлеба раздадут на день: хочешь зараз съешь, хочешь — до вечера растяни. Мы, конечно, зараз, а потом ждали ужина, животы поджав. Спали в соломе. День за машиной вяжешь. Бежишь, на ходу схватываешь колоски, связываешь один к одному, добегаешь до снопа, подкладываешь и бегом назад. А потом коням отдыхать надо, попастись, а мы спешим снопы собрать, они же по полю разбросаны. Принесешь четыре, поставишь впритык, а пятый сверху нахлобучишь, чтобы не промочило. А потом, когда жать нельзя: роса пала, тогда и нам дают маленько отдохнуть. А ночью молотить. Тогда не было еще комбайнов, ручные молотилки были. Поставят нас, двух девчонок, третью наверх, чтобы снопы в барабан сбрасывать. Подаешь ей, а тебя качает: и сил нет, и есть хочешь. Веялка стоит, тоже вручную веют. Зерно отвозила машина под красным транспарантом: «Хлеб для фронта! Для Победы!» И так не покладая рук работали все четыре года. Невыносимо тяжело, а раз надо — мы старались.

Но пришел май 1945 года. 9 мая, среда. Это был яркий весенний денек. Я пришла пообедать. А тут, как и в сорок первом, проскакал по улице нарочный, но уже с ликующим криком: «Война кончилась! Война кончилась! Победа!» Мама пасла колхозных овец, закрыв отару, тоже поспешила на обед. Вижу, она идет, я выскочила навстречу: «Мама! Война кончилась!» Но только радости было мало, больше слез. Почему-то председатель сельсовета даже с поля никого не отпустил. Он будто не поверил, сказав: «Да это кто-то пошутил». А вот в соседнем колхозе, от нас каких-то три километра, поверили и Победу отпраздновали. Правда, многие со слезами на глазах».