Здесь всё мое, и я отсюда родом

Есть у местных рыбаков излюбленное место рыбалки — Лебаутский сор. Раньше там была деревня Лебаутские Юрты, где и жили мои предки. Первый раз я побывала в этом красивейшем уголке района уже взрослой — в 80-х годах. От деревни уже ничего не осталось, а место ее нахождения мне показал отец…
Да, умели наши деды выбирать землю для жительства. Сор омывал деревню с трех сторон, и совсем рядом был Иртыш с его крутым берегом. Хорошие угодья для рыбалки, лес с пушниной, ягодами, грибами и, конечно же, земля с пастбищами и покосами. В летнее время водный путь по Иртышу связывал деревеньку с другими населенными пунктами.
Главой большого семейства был мой прадед Андрей Кулаков.
Сыновья с семьями жили с родителями в большом двухэтажном доме, который стоял на высоком месте и выделялся своими покрашенными ставенками. Семья жила справно, отличалась трудолюбием. Держали много скота, были лошади — основная рабочая сила. Летом пахали, сеяли, убирали хлеба, заготавливали сено, дрова на зиму, рыбачили, собирали ягоды, грибы, орехи. Зимой мужчины занимались извозом. Ловили много ценной рыбы: нельму, стерлядь, доставляли ее в Тобольск, а обратно везли ткани, металлические орудия труда.
Женщины управлялись с хозяйством, пряли из льна и ткали полотна, выделывали шкуры, из которых шили шубы, тулупы, а также обувь. Мужчины шили чарки: колодка из кожи, а верх — из грубой холщовой ткани. Из овечьей шерсти вязали рукавицы, носки, валяли валенки. Причем на выход делали валенки-чёсанки, изящные, тонкие, вкруг ножки. Они считались атрибутом зажиточных. Такие валенки-чёсанки были у моей мамы, она их берегла и одевала по большим праздникам.
Все Кулаковы умели не только трудиться, но и веселиться. Мужчины были гармонистами и лихими плясунами, а женщины — певуньями и плясуньями. Глава семейства, прадед Андрей, играл на гармони, балалайке, гитаре и (что меня очень удивило) на скрипке. Приобрел он ее у цыган, которые летом часто бывали в деревне.
В период коллективизации семью хотели раскулачить и отнять дом. Братья быстро его разобрали и построили три дома рядом. А на четвертый леса не хватило, так они нарубили его в Даниной. Жили они по-прежнему дружно, помогая друг другу в основных работах.
Бабушка Анна мне рассказывала, как ее выдали замуж.
Один из братьев привел Степана на смотрины. Вышла Анна из-за печки, опустив глаза долу, а сама уже нагляделась из-за занавески на молодца. Ну, разве мог такой красавец не понравиться?! Черные, слегка вьющиеся волосы, кареглазый, с пышными усами и доброй улыбкой, а когда гармошка заиграла и запела в его руках, сердце девушки было окончательно покорено. Анна тоже приглянулась Степану и он заслал сватов.
По рассказам отца, дед был очень добрым, даже голоса никогда не повышал. А вот баба Анна имела характер, детей воспитывала в строгости, дом содержала в чистоте и порядке, в общем, была хозяйкой.
Отец был старшим в семье. Школы в Лебаутских Юртах не было, и дети ходили через Иртыш в Терёхино. Большая деревня находилась в двух-трех километрах от Иртыша. Отец закончил 2 класса, а 3-й и 4-й учился в вечерней школе — надо было помогать родителям. Также и остальные дети после 3-го, 4-го классов шли работать, самостоятельно постигая жизнь.
Надо сказать, что природа не обидела их способностями. Мой отец начал работать учетчиком в колхозе, потом бухгалтером, начальником Буренского рыбоучастка и почти 20 лет проработал председателем Осинниковского сельского Совета.
Дети строили свои семьи и постепенно покидали родительский дом. Первым женился мой отец, взяв в жены девушку из деревни Кошелёво. Папа был красивым парнем, высокий, с орлиным профилем, сине-глазый и, конечно, гармонист. Недостатка в невестах у него не было, но вот выбрал маму на 5 лет младше.
Война застала родителей в Увате. Отца не взяли на фронт из-за травмы ноги. Всю войну он проработал в пищепроме. Рассказывал, как они круглосуточно сушили картофель для фронта. Картошку нужно было заготовить, сохранить в овощехранилищах, потом три бригады мыли, резали и сушили ее на больших решетках. Печки топились круглые сутки, процесс был непрерывным. Жилось трудно, в семье народились уже трое малышей. В общей бане продавали хлебный квас, так отец приносил его домой, немного крошили крошек и этим кормили детей.
Неоценимой была помощь бабушки, маминой матери. Татьяна Алексеевна жила в Кошелёво, одна управляясь с хозяйством (дед был на войне). Это была сильная и очень добрая женщина. Она наравне с мужиками таскала мешки с зерном, картошкой. С любой оказией отправляла в Уват внукам продукты со своего хозяйства.
Закончилась война. Не вернулись дед Семён Павлович Медведев (мамин отец), папин брат Иван Степанович Кулаков, двоюродный брат Степан Иванович Кулаков, умер в трудармии второй дед Степан Андреевич Кулаков. Так что своих дедов я знаю по фотографиям и рассказам.
Вечная им слава и память!
В 1947 году семья переехала в деревню Буреньку. Сейчас на месте некогда большого села плещется река, многие сёла и деревни сломал и смыл наш батюшка Иртыш-землерой. Здесь родились мы — три сестры. Семья стала большой — шестеро детей, но жилось полегче: рыба была каждый день на столе, да и баба Таня теперь уже сама с кузовом за спиной приходила и приносила нам молоко, творог, сметану, мясо.
В 1956 году отца избрали председателем Буренского сельского Совета, а через год мы переехали в Осинник, в построенный родителями новый дом. Я пошла в первый класс, к нам переехала и баба Таня. Папина зарплата в 60 рублей, плюс мамины 17 рублей (0,5 ставки санитарки в медпункте) — вот на эти доходы и жила семья из девяти человек. Бабушка еще работала в колхозе, получая раз в году немного денег и зерна на трудодни. Держали свое хозяйство, сажали 17 соток картошки, 12 разрешалось родителям и 5 бабушке как колхознице. Со всего нужно было сдавать налог: молоко, яйца, шерсть, а со свиньи — шкуру. Я помню, как мы все сидим за столом, папа берет кусок сахара и колет его на мелкие кусочки тяжелой вилкой. Мы берем по кусочку, и, если родители не скажут взять по второму, никто не протянет руки.
Тем не менее жизнь шла вперед, мы росли, старшие уже заканчивали Уватскую школу. Надо сказать, что учились мы все хорошо. Папа, конечно, в семье пользовался непререкаемым авторитетом. Он никогда не повышал голос, никого не тронул пальцем, одного его взгляда было достаточно для понимания.
Мы с раннего детства трудились в семье, носили воду, дрова, мыли полы, ворошили, гребли сено, заготавливали дрова. В общем, выполняли работу соответственно своему возрасту.
Очень я любила сенокосную пору. Покосы у нас были самые дальние. Мы переправлялись на кедровке (двухвёсельная лодка) через Иртыш, шли пешком километра три, потом еще переправлялись через речку Волчиегу, и через два километра на пойменных местах речки Тильеги были наши покосы. Почему так далеко? Просто папина работа накладывала отпечаток на жизнь нашей семьи. Мы и огороды пахали позднее, и сенокосная пора у нас наступала позже. Кстати, и на сено у нас было задание. Если мы накашивали тридцать копён на корову, то еще пятнадцать должны были накосить и сдать в колхоз. Но, несмотря на это, процесс заготовки сена доставлял массу удовольствий. После работы, возвращаясь домой, мы купались в Иртыше, а вечером бежали в клуб, как будто и не было тяжелой работы на солнцепёке с комарами, слепнями. Одним словом — молодость!
Дома у нас было просто, на полу — домотканые дорожки, которые ткала бабушка, на окнах — простенькие занавески. Всегда чисто, уютно, пахло свежей выпечкой. Всё свободное время мы проводили на улице. Лишь стаивал снег, играли в лапту, летом до посинения купались в речке, что впадала в Иртыш. Подрастая, купались в Иртыше, ныряли с круч. А зимой с того же берега Иртыша неслись вниз, подпрыгивая на трамплине, иногда приземляясь на пятую точку. Домой приходили все в снегу, шаровары стояли колом. Всё это развешивалось вокруг русской печки, на которую забирались и сами, зарываясь в зерно, сушившееся на корм курам.
Интересно то, что мы почти не болели. А если случалась простуда, мама нас садила на пары. Варилась картошка в чугуне, вываливалась в тазик, и мы усаживались вокруг него. А сверху мама накрывала нас одеялом. Две-три таких процедуры, и мы здоровы!
И еще очень яркие впечатления остались у меня от «вечеров», так назывались гулянья нашей родни. По району с папиной стороны было очень много родных. Гуляли по очереди: один праздник у одного, другой — у другого. И наконец наступала очередь наших родителей. Готовились заранее: наводили порядок, коптили рыбу, стряпали пироги и булочки. Обязательно ставилась бражка (домашнее пиво) в деревянном бочонке. Гостям подавали немного водки, а потом бражку. Ясно, что от такого коктейля гости пьянели и начинались песни, пляски.
Отец очень хорошо играл на аккордеоне. Приобрели его где-то после войны, и он был неизменным атрибутом всех гуляний. Очень хорошо пели папины сестры, брат с женой, дядя с теткой. Мы в это время сидели на печке и наблюдали за всем происходящим. Такого исполнения песен я не слышала больше нигде. Пели на голоса, кто-то один начинал, вступали женщины, а после присоединялись мужики. Такая мощь, что, казалось, изба не выдержит! Мы тоже подпевали. После песен начиналась пляска. Тут уже брали в руки гармошки папины брат Василий и дядька Мефодий. Сестры Клава и Галина вылетали на круг, соревнуясь частушками, отбивая дробь.
Кто-то из мужчин, раскинув руки, выскакивал на круг, и уже плясали все, кто умел. Крашеные половицы ходили ходуном под плясунами! Мы с младшей сестрой насмотримся и на другой день перед зеркалом начинаем повторять элементы пляски.
...

...В мае 2013 года мы отметили столетие со дня рождения моего отца Николая Степановича Кулакова. Папа прожил почти 92 года. 
Многое пришлось пережить моим родителям. Наверное, на долю каждого поколения выпадают свои испытания. След на Земле оставлен: восемь внуков, тринадцать правнуков и уже праправнук Стёпка. Расширилась и география проживания: Иркутская область, Красноярский, Краснодарский край, г. Тюмень и, конечно, Уват. Две пары взрослых и четыре пары детских следков — таково мое наследие на этой Земле. 
Я благодарна моим предкам в первую очередь за подаренную мне жизнь. Во-вторых, за восприятие жизни, так называемый «гормон радости», за то, что я могу радоваться первому солнечному лучу и закату. И, конечно же, всему, что было и есть между этими ни с чем несравнимыми по красоте явлениями.
Так что же такое малая родина? По-моему, это место, воспоминания о котором, или посещение которого, вызывают бурю чувств и эмоций. Что-то такое поднимается в груди, затрудняющее дыхание, вызывающее першение в горле, носу и проливающее живительную влагу из наших глаз! В моем случае это места, которые объединяются одним словом — Уватская земля! Я припадаю к тебе, словно к материнской груди, обнимаю и целую, желаю здравия на многие лета!